Замятин Евгений Иванович

«Вы все таки непременно хотите от меня автобиографию. Но ведь вам придется ограничиться только наружным осмотром и разве слегка взглянуть в полутемные окна: внутрь я редко кого зову. А снаружи вы увидите немного.
Вы увидите очень одинокого, без товарищей по играм ребенка, лежащего на диване, животом вниз, над книгой — или под роялем, а на рояле мать играет Шопена. В двух шагах от Шопена, прямо за окном с геранью, посреди улицы — поросенок, привязанный к колышку, и куры, купающиеся в пыли.
Если хотите географии — вот она: Лебедянь, в самой что ни на есть русской — тамбовской губернии, о какой писали Толстой и Тургенев; хронология: конец 80 х, 90 е годы. А потом — Воронеж, гимназия, пансион, скука, на большой Дворянской бешеные собаки. И одна такая — тяпнула меня за ногу. Я тогда очень любил производить над собой опыты и решил посмотреть: взбешусь или нет. А главное, было очень любопытно: что я буду чувствовать, когда подойдет срок беситься (две недели после укуса). Чувствовал я много чего, но через две недели не взбесился, а потому заявил инспектору, что я — бешеный, и меня — тотчас же в Москву, делать прививки.
В гимназии я получал пятерки с плюсом за сочинения и не всегда ладил с математикой. Должно быть, именно потому (из упрямства) я выбрал самое что ни на есть математическое: кораблестроительный факультет Петроградского политеха. Тринадцать лет назад, в мае (в этом мае на цветы выпал снег) я одновременно закончил работу над дипломным проектом и завершил свой первый рассказ. Рассказ тогда же был напечатан в старом „Образовании“.
Ну, что еще вы хотите знать обо мне? Итак, я могу сочинять рассказы и их будут печатать, а поэтому три следующих года я писал только… о ледоколах, теплоходах, заправщиках, о „Теоретическом исследовании работы плавучего парового экскаватора“. Никак иначе было нельзя: я был оставлен при кафедре корабельной архитектуры и занимался преподаванием на кораблестроительном факультете (занимаюсь и теперь).
Если я что нибудь значу в русской литературе, то этим я целиком обязан Петербургскому Охранному Отделению: в 1911 году оно выслало меня из Петербурга, и я был вынужден провести два года в малонаселенном месте под названием Лахта. После чего покойный ныне Измайлов выразил в печати уверенность, что я носил высокие сапоги и был длинноволосым провинциалом, с тяжелой палкой в руках; и позже был очень удивлен, что я „выгляжу несколько иначе“.
Впрочем, „выглядеть несколько иначе“ я стал после Англии, где во время войны прожил около двух лет, строя корабли и осматривая руины древних замков. Я слушал, как грохочут бомбы с немецких цеппелинов, и писал повесть „Островитяне“. Мне очень жаль, что в феврале я не стал свидетелем Русской революции и знаю только Октябрьскую революцию, потому что именно в октябре, облаченный в спасательный пояс, на судне с потушенными огнями, пробираясь мимо немецких подводных лодок, я вернулся в Петроград. Это всё равно, что никогда не знать влюбленности и однажды утром проснуться женатым, уже лет этак десять.
Сейчас пишу немного — вероятно, оттого, что становлюсь к себе всё требовательнее. Три новых тома („На куличках“, „Островитяне“ и „Сказки“) — три года пролежали в издательстве Гржебина и начинают печататься только теперь. Четвертым будет роман „Мы“ — самая шуточная и самая серьезная вещь из всего, что я написал. Но, пожалуй, самые серьезные и интересные романы не написаны мной, но они случились в моей жизни»
Евгений Замятин
1922
 

Мы...